Просвещение: история Еревана. Часть 1. Среда обитания

Портал ImYerevan начинает серию публикаций, посвященных истории города Еревана. Результатом этого эксперимента станет книга, собранная из этих статей. Автором публикаций выступит журналист, обозреватель Арис Казинян, интервью с которым представляем вашему вниманию.

Сайт «Арарат» к вниманию каждого читателя будет размещать здесь все просветительские, исторические, образовательные статьи этого портала. А в будущем из других таких же интересных источников с целью просвещения истории, культуры страны и народов мира.

В дальнейшем и мы сами будем писать и размещать свои статьи.

20 июня 2015, 14:21

История Еревана. Часть первая. Cреда обитания

Каждый город имеет свои особенности, и Ереван – не исключение. Об армянской столице много чего написано, однако эти материалы не зафиксированы более или менее систематично. Накоплен весьма обширный палеонтологический, палеоботанический, антропологический, археологический и, собственно, исторический материал, который, однако, находится в разобранном, разорванном и дисперсном состоянии, и требует кропотливой систематизации. Портал ImYerevan начинает серию публикаций, посвященных истории города Еревана. Результатом этого эксперимента станет книга, собранная из этих статей. Автором публикаций выступит журналист, обозреватель Арис Казинян, интервью с которым представляем вашему вниманию.

В чем особенность этого исследования?

Книга призвана вскрыть философию развития Еревана. По крайней мере, она попытается этого сделать. Каждый город имеет свои особенности. Об особенностях же Еревана практически ничего не написано и, вообще, мало что известно. Они даже не зафиксированы более или менее системно. Накоплен весьма обширный палеонтологический, палеоботанический, антропологический, археологический и собственно исторический (письменный и первоисточниковый) материал, который, однако, находится в разобранном, разорванном и дисперсном состоянии, и, соответственно, требует кропотливой систематизации. До сих пор доминируют стереотипы, которые в абсолютном большинстве случаев не соответствуют реальной истории развития местности. Но вскрыть и убедительно указать главные особенности Еревана возможно только посредством представления его эволюции именно как среды обитания с доисторических времен. Только ретроспективный анализ позволяет приблизиться к пониманию характера той или иной местности.

Одной из главных примет Еревана является его очевидная древность. Это ведь неоспоримо.  

Естественно, так оно и есть. Но историческая критика имеет свои особенности. Это не научно-популярная или туристическая литература. Она призвана выйти на точный диагноз текущего состояния самого предмета исследования. История – наука прикладная, она изучает процессы с целью обнаружения базовых закономерностей развития той или иной среды обитания. Это как в медицине: без выявления (написания) правдивой и максимально полной истории болезни невозможно поставить точный диагноз состоянию организма. В нашем случае – организма городского. И наоборот: кривой анамнез – чреват новыми усугублениями городских расстройств. Причем, под кривым анамнезом не всегда следует понимать анкетные записи, сплошь напичканные исключительно искаженными, изначально недостоверными и заведомо профанированными описаниями того или иного обострения. Анамнез может хромать и от недостаточности данных, коих скудость объективно не позволяет выйти на точный диагноз: ахиллесова пята подобных историй поднимается до голенищ.

Количество «достоверностей», которое мне по роду деятельности приходилось выслушивать в разных странах и от разных сторон величина вполне сопоставимая с частотой пробираемого меня же соблазна на предъявление прав на авторство формулы «дьявол в мелочах». Все (или почти все) стороны излагали сущую правду, за исключением одной мелочи – ни одна из них не договаривала: поверьте, идеология конфликтов и социальных расстройств часто обрамлена не столько даже тиражируемой ложью, сколько недосказанной достоверностью. Но половинчатой правды не бывает; вырванные же из контекста фрагментарные, обрывочные и отрывочные ее формы, именно как формы спекулятивные, зачастую значительно опаснее откровенной кривды.

Древность не рождается на пустом месте, как застольная речь на патриотические темы. У ее истоков не седой виночерпий, а совсем еще желторотая общность, только-только начинающая клевать первые зерна собственного младенчества, и не знающая как правильно выдергивать и выщипывать мясо. Древность – это не эффектность широкого размаха крыльев, а эффективность сохранения первоначального гнездовья. И важно постараться понять секрет такой неподрезанности крыльев. Вот, что важно знать. В конечном счете, древность не родилась древностью, как Рим не родился Вечным, и как Москва не сразу строилась. Древность нужно неустанно окроплять каплями новаторского пота – постоянно оживлять, обновлять, освежать. Единственный способ чуткого отношения к ней – периодические мятежи, восстания и революции против первых признаков замшелости и ветхости. В противном случае, она превращается в анахронизм. Революция – это высшая, кульминационная стадия эволюции. Нельзя противопоставлять одно другому, как нельзя фрондировать форму и содержание: неизбежность революционных по форме изменений определяется содержанием эволюции.

Фото: HinYerevan.com

Эволюция Еревана – кардиограмма армянского сердцебиения! Ни один другой армянский город не отражал и не отражает революционность национальной жизни – все ее зигзаги, достижения, катастрофы и победы – в той степени, как нынешняя столица. И чтобы не переставать жить – необходимо не только метаболически вдыхать кислород и выдыхать азот с углекислым газом, но прилагать еще и какие-то дополнительные усилия, ни в коем разе не полагаясь на крепкие корни и благосклонное стечение обстоятельств. Особенно наглядно обоснованность этого определения обнажается как раз на примере Еревана, в отношении которого история проявила невероятную скупость на благосклонные обстоятельства и чрезмерную щедрость в своих попытках по окончательному изживанию градообразующего армянского пласта.

Ни одна из прежних армянских столиц не выявила способность прогрессировать в «смутные времена». И лишь после крушения армянских монархий и знаменитых столиц, когда городское население покидало страну, так как не находило «цивилизованного мотива» обживать груды стольных развалин, Ереван и взял на себя миссию главного магнита национальной городской жизни. Способность Еревана к внутреннему творческому воспроизведению оказалась особенно судьбоносной в XIII-XIV в. – главном водоразделе армянской городской культуры. Конечно, страна и прежде являлась ареной жестокого противостояния держав, но масштабы разрушений городов никогда еще не были столь колоссальными. Во всепоглощающем водовороте чередующихся потрясений один за другим сошли со сцены многие города, в том числе величайшие, когда-либо построенные армянами – Ани и Двин.

Ереван оказался единственным сравнительно крупным городским поселением, которое не только устояло перед приливно-отливными волнами политических, культурных, демографических и религиозных потрясений, но и сохранило при этом совершенно конкретные политические амбиции. Это был период, когда соотношение городского и сельского населения подверглось концептуальным изменениям в масштабах всей страны, миграция городского населения достигла пределов, за которыми – окончательное затухание цивилизованной жизни.

В чем особенность формулы поразительного иммунитета Еревана?

Она в опережающих темпах именно творческого воспроизводства и обновления. Ведь демографические показатели горожан развивались в совершенно ином русле: в среднем через каждое столетие второго тысячелетия они возвращались к исходным величинам. В промежутке двух тысячелетий рост численности армянского населения Еревана составил величину близкую к нулю.

В этой статистике – очевидное торжество способов армянской ликвидации. Несомненный триумф модернизма, вынужденного по законам своего развития, удалить «ереванский атавизм» с регионального тела, очистить поле грядущей хронологии от столь явного «анахронизма» и, в конечном итоге, предложить новым временам свои новые пространства.

Религиозная агрессия вкупе с жесточайшими режимами поборов стимулировала отток населения. Средневековый поэт Тертер Ереванци, известный своими философскими притчами и диалогами (например, знаменитым диалогом между виноградом и мудрецом), вспоминал о Родине уже на чужбине, в Крыму:

Там Хор-Вирап, Эчмиадзин, а рядом город есть один –

Благочестивый Ереван, молю, о Бог, — освободи!

Однако упрямый характер города продемонстрировал поистине антиномическую способность предложить свои альтернативные варианты. В условиях отсутствия государственности и в атмосфере непрекращающихся попыток метрополий по выдавливанию из национального сознания чувства национальной самости, он сделал крен в сторону творческого и созидательного воспроизводства. Он стал умножать не столько даже численность армянского народа, сколько численность армянской нации. Нация, даже при всем несовершенстве определяющих ее формулировок, – это не среднестатистическое аморфное сырье, а вполне портретный кристаллизованный продукт. Функция между народом и нацией напоминает в некоторой степени соотношение между углеродом и алмазом: не каждый углерод – алмаз, но каждый алмаз – углерод. Это как раз тот случай, когда количество имен ограняет качество национального самосознания. В противовес понесенным потерям Ереван каждый раз рождал, взращивал, вскармливал, вспаивал, выхаживал, пестовал, просвещал, наставлял и провожал в сложный мир все новые популяции своих горожан – ученых, философов, поэтов, художников, зодчих, которые в условиях жесточайших притеснений и поборов собирали армян по крупицам и складывали из них очередное ядро национального самопозиционирования.

Именно потому Ереван и стал производить побольше имен и поменьше фамилий, чем сбалансировал соотношение между ведущими и ведомыми. Гомеостаз армянской идентичности привел эту корреляционную зависимость в состояние стойкого равновесия – адекватного (как показало время) масштабам текущих и перспективных угроз. В этой пропорции – очевидное фиаско способов армянской ликвидации. Предложенная ереванским характером альтернатива не страдала хроническим недугом утомленных древних городов – элегией противопоставления блеска своей ретроспективы унылому сегодняшнему дню и еще более тусклым перспективам. Как бы часто житель города не оглядывался назад, тем не менее, никогда не засиживался в гостях у прошлого, не застревал на нем и не заклинивался. Статике высиживания золотых яиц на мемориальных сопках предпочел динамику отделения зерен реального предстоящего от плевелов легендарного минувшего. В этом и состоит принципиальное отличие Еревана от всех других армянских городов.

В каждое столетие он смотрел не во вчерашний день, а в завтрашний: безо всякого спросу и приглашения стучался кулаком собственных претензий в негостеприимные двери грядущего, пролезал через окно, спускался по дымовой трубе. Он отталкивался от прошлого, как от тыла, и поэтому стоял к нему чаще всего затылком и спинным мозгом. Он вдыхал углекислое прошлое, чтобы выдохнуть кислород на будущее – в этом суть фотосинтеза характера Еревана, в этом формула его поразительного иммунитета.

Но краснокнижная древность – материя одновременно и самая твердая и самая хрупкая. Ее можно огранить в бриллиант, а можно и испоганить вовсе – рассыпав на точило и стеклорез. К ней важно подтягиваться сокровенно – с трепетом ювелира и исповедальностью пилигрима. По крайней мере – без громких слов и громких слав: это не труба и фанфары, не затрапезный кубок, исполненный квасным патриотизмом и мыльным бахвальством случайного чернокнижного тамады. Увы сегодня, это в большей степени именно так. Куда полезнее – постараться понять: из каких именно позвонков складывался в разрезе тысячелетий и собирался хребет ереванского иммунитета,  какие именно спасительные макрофаги не позволили ему истощиться в этнополитическом мутагенезе истории – этой всепожирающей циркуляции сметаемых городов и подметаемых событий?

Об этом и должна рассказать книга. Своего рода критический анализ истории развития ереванской местности, с древнейших времени по начало XX в. Попытка осмысления философии города, именно как среды обитания. В подобном ракурсе история города еще не осмысливалась, да и в целом она еще не написана. Еревану суждено было выстоять в этом диком «круговороте людей в истории». Поэтому он и превратился в главный политический центр Восточной Армении. Во все времена город демонстрировал потрясающий внутренний иммунитет, а обживающее его население проявляло способность к отстаиванию права жить на родной земле.

Ведь, что представляют собой расположенные в той же Араратской равнине, в радиусе каких-то десятков километров, бывшие стольные города древней и средневековой Армении?

Некогда великий Армавир скрыт сегодня под малоприметной возвышенностью, равно как и не существует стотысячный Двин. Давно покинута и другая столица древнеармянского государства – Ервандашат. Мощнейший оплот эллинистической империи, Арташат, также покоится под опустевшими холмами.  При определении места Еревана в хронике армянской жизни невозможно не учитывать все эти детали. История сделала ему предложение, отказываться от которого он уже не имел права. Более двух тысяч лет Ереван находился в тени других армянских городов, лоск и великолепие коих заглушали все его амбиции, затмевали все центростремительные перспективы. На фоне державного Вана, немногословного, почти аскетичного Армавира, пафосного Арташата, декоративно-имперского Тигранакерта, многоликого, разноголосого Двина и божественного Ани он действительно казался этаким «гадким утенком», чьи тайные помысли никого особенно и не заботили. И лишь после того, как была уже спета лебединая песня всех благородных его «согородичей», он остался наедине со страшной реальностью. И именно тогда Ереван начал понемногу расправлять крылья и собирать армян по крупицам.

Он, конечно, осознавал, что достичь величия Ани невозможно, да и не стремился к этому Ереван. Ему была уготована более скромная миссия – поддержать жизнь в организме затухающего армянского городского быта, ибо история армянского города находилась на грани полного исчезновения, окончательного поглощения девятым валом тюркского прилива. Главный вопрос, предъявленный Еревану, звучал примерно так: быть или не быть армянскому городу вообще?

Именно тогда и именно в Ереване окончательно стало ясно, что два понятия «страна» и «государство» могут быть и очень разными. В последующие века город десятки раз переходил от одного государства к другому, но уже не переставал называть и ощущать себя «столицей Армянской страны». И стоит ли удивляться исторической безальтернативности выбора новой столицы возрожденного армянского государства?

В разные исторические эпохи город пребывал в составе более десяти империй, но оказался в состоянии сохранить каким-то образом свой внутренний национальный стержень. Как ему удалось противостоять религиозным притеснениям и мощнейшим демографическим волнам, как получилось, что именно Ереван превратился со временем в главный центр восточно-армянских земель?

Именно на эти вопросы мы и постараемся ответить в нашей книге. В промежутке только последних пятнадцати веков (период, в течение которого самоопределились и выросли почти все современные нации) в отношении жителей Еревана были испробованы практически все мыслимые и немыслимые средства ликвидации: от выгодных предложений по деликатному выкорчевыванию из мозгов чувства национальной идентичности, до адресных программ прямого физического устранения. Но само повествование, ни в коем случае, не станет заурядной беллетристикой, с чередованием дат и событий в хронологическом порядке. Она станет попыткой понять философию развития самой местности. Вообще, одна лишь констатация факта белизны снега не является правдивой публицистикой. Истина отличается от банальности как динамика от статики – не достоверностью результата, а правдой процесса. В истине есть ураган, в ней присутствует момент неожиданного, к истине труднее подготовиться, она любит заставать врасплох, она способна открывать глаза, истина редко предсказуема, иногда – форс-мажор.

На основе исторического материала нужно постараться понять, каким именно образом эта территория умудрилась сохранить свой армянский стержень в периоды, когда Ереван находился в составе  Ахеменидского Ирана, Монархии Селевкидов, Римской империи, Сасанидской державы, Византийской империи, Арабского халифата, Сельджукского султаната, Грузинского царства, Монгольской империи, Ильханства Хулагуидов, Империи Тимура и власти Чобанидов, Государства Кара-Коюнлу, Падишахства Ак-Коюнлу, Империи Сефевидов,  Османской империи, Персидской империи Каджаров и т.д.

Ясно, что исследование о Ереване должно быть выдержано в жанре политической культурологии, и вместе с тем базироваться не на легендарной, а на математической основе. Только комплексный культурологический подход способен приблизить к единственно верному ответу относительно философии развития города. Под «единственно верным ответом» следует понимать не беллетристические энтимемы и мифологемы, а конкретную математическую величину, отвергающую многообразие поверхностных и произвольных интерпретаций, лишенных принципа достаточного основания и вызванных случайными факторами и обстоятельствами (как, например, национальное, интеллектуальное, психологическое, нравственное, мировоззренческое состояние того или иного толкователя, его социальное положение, степень предубежденности, тенденциозности, пристрастности, предвзятости и т. д.).

Иными словами, каждый раз необходимо доказывать, а не постулировать или аксиоматизировать?

Совершенно верно! Неточных наук не бывает! Математическая истина лишена таких понятий, как национальная принадлежность, степень пристрастности, коэффициент заинтересованности, показатель предвзятости. Ей неведомы толерантность, терпимость, снисходительность, политкорректность, деликатность, стремление угодить всем. Это неодушевленная, безликая, жесткая и черствая категория, которая, однако, и является единственной правдой. Отсюда, жесткость и однозначность любой настоящей книги. Именно такую настоящую книгу про Ереван мы и постараемся написать.

@ Источник